12.05.2023
Звали поэта Андреем
Сегодня исполнилось 90 лет со дня рождения советского и российского поэта, публициста Андрея Андреевича Вознесенского. Корреспондент «Слова» задал несколько вопросов кандидату филологических наук, доценту кафедры литературы и журналистики Адыгейского государственного университета К.Н. Анкудинову и кандидату филологических наук, доценту отделения журналистики, рекламы и связей с общественностью Ивановского государственного университета С.М. Лукьяновой.
– Вознесенского называли «голосом эпохи». На чем основано это утверждение?
К.Н. Анкудинов:
¬ Вознесенский действительно был голосом эпохи. И не только потому, что был «шестидесятником». Советский и российский поэт Евгений Евтушенко тоже был «шестидесятником». Но если Евтушенко своим творчеством хотел сказать «я такой, как все, и тем уникален», то импульс Вознесенского сообщал: «Я не такой, как все». В 60-е и особенно в 70-е годы прошлого века советский человек преимущественно хотел быть не таким, как все. Поэтому голосом эпохи был именно Вознесенский.
С.М. Лукьянова:
¬ «Голосом эпохи» называли не только Андрея Андреевича, но и Евтушенко, и других «шестидесятников». Но феномен Вознесенского шире одной эпохи, просто сама эпоха на каком-то этапе заговорила его голосом. Сложный, метафоричный, экспериментальный, его стих стал понятным массам – студентам, художникам, технической интеллигенции. Идеализм, максимализм и романтизм ранних стихов совпал с ожиданиями и настроениями поколения. Но с уходом эпохи творчество поэта не кончилось. От стихотворения «Гойя» до «Теряю голос» он прошел большой путь, полный поэтических прозрений. «Ржет вся страна, потеряв всю страну» – разве не точный, не актуальный диагноз, поставленный Вознесенским в 2002 году? Увы, новая эпоха его уже не слушала. Как он написал о Пушкине: «Милые, кумир не умирает. В вас юность умерла!» Тоже очень точно.
В Иванове Андрей Андреевич долго оставался популярной фигурой. В самодеятельном театре Регины Гринберг с успехом шли спектакли по его стихам «Парабола» и «Мозаика». В 1996 году театр сгорел, и для нового времени это было очень символично. Помните? «Пожар в Архитектурном! По залам, чертежам, амнистией по тюрьмам – пожар, пожар!» Только пафос события изменился на противоположный…
Кстати об архитектуре. Вознесенский – это не только голос эпохи. Это особая архитектура стиха, его визуальный код, оптика восприятия мира. Стихи он возводил, как здания, и так же проектировал свои «видеомы».
– Советский и российский режиссер Марк Захаров после кончины поэта говорил: «Он обогатил, бесконечно обогатил наше поэтическое мышление… Он, кроме всего прочего, превратил обыкновенные слова, которыми мы пользуется в жизни... Они звенели, гудели и вселяли надежду. Вселяли целебное чувство любви и сострадания». Это комплимент или объективное мнение о работах А. Вознесенского?
К.Н. Анкудинов:
¬ Вознесенский заставил обыкновенные слова стать частями метафор (обозначаемыми или обозначающими). Есть псы – это обыкновенно. Есть зажигалки – это тоже обыкновенно. А «из псов, как из зажигалок, светят тихие языки» ¬ это ново.
С.М. Лукьянова:
¬ Очень важные слова. Во-первых, Вознесенский действительно дал русской поэзии новый язык. Раньше никому и в голову не приходило, что можно так писать – эклектично, синтетично, свободно – и одновременно оставаться в рамках русской поэтической традиции (заметьте, это не «новаторство» верлибра – нет, Вознесенский максимально использовал выразительные возможности русского стиха). Традиция была очень важна для него еще и потому, во-вторых, что русская словесность никогда не существовала как формальная структура, в отрыве от идеалов истины, красоты, нравственности. Можно сколько угодно обвинять Вознесенского в формализме (да и может ли архитектор построить здание, не сделав чертежа?), но его поэзия основывается на четких ценностных ориентирах. Отсюда – и надежда, и сострадание, и любовь. Например, многие задаются вопросом: почему Вознесенский не уехал из страны? А как он мог уехать? Он ведь понимал, что есть вещи, которые важнее отдельного человека, пусть даже гениального, и без этих вещей жить нельзя. Он графически выразит свою мысль: «Россия – poesia» – тогда, когда многим будет казаться, что уже нет ни той, ни другой. И снова окажется прав.
Вознесенский, каким бы его ни считали хулиганом, – не разрушитель стиха, а созидатель, поэт логосного типа. Хаос противен ему, и он старался оформить его, придать ему смысл…
Прочтение русской культуры Вознесенским было глубоко христианским. Сказались и священнические корни поэта, и его дружба с русским советским поэтом Борисом Пастернаком. Этого языка у советской эпохи не было, а у Вознесенского – был.
– В одном из интервью Вознесенский сказал: «Авангард с его максимализмом и есть русская традиция». Насколько это выражение соответствует действительности?
К.Н. Анкудинов:
¬ Он был прав, и все мы скоро убедимся в его правоте. Да, русская традиция. Как и самозванчество. Мне ли, однофамильцу одного из первых русских поэтов, прославившегося как самозванец (имею в виду Тимошку Анкудинова) это не знать? Авангард – это наше, корневое.
С.М. Лукьянова:
¬ Вознесенскому было чуждо буквальное понимание авангарда как конкретного течения русской культуры. И буквальное понимание традиции тоже. Вознесенский ценил в человеке художника (у него художники – и зодчий, и гончар, и Ленин, и Петр Первый), в искусстве – настоящее: одновременно и современное, и подлинное. Ученый Георгий Трубников вспоминал, как Вознесенский говорил, что «не делит литературу по горизонтали, на поколения, а делит ее по вертикали, для него Пушкин, Лермонтов и Маяковский – современники и относятся к молодому поколению». К этим именам он присовокуплял имена Пастернака и русской поэтессы Белы Ахмадулиной. В его картине мира соседние места занимали советская и российская балерина Плисецкая и итальянский скульптор эпохи Высокого Возрождения Микеланджело.
Все, кто сделал что-то новаторское в искусстве, и были для него авангардом. И вообще нужно было еще додуматься, чтобы назвать авангард традицией (казалось бы, понятия противоположные!). Но Вознесенский понял, что только новое, настоящее, жаждущее познания абсолюта и может породить канон, что в искусстве, как и в жизни, всё постоянно воспроизводится с вариациями. «Я – памятник отцу…», помните? И прервать этот круг нельзя.
У нас нет творцов, которые не хотели бы «дойти до самой сути», ограничились бы полуправдой. Вознесенский и сам всё время занимался тем, что перебирал мир «по винтику». Он ведь тоже – современник Микеланджело.
– Какие произведения поэта для вас наиболее ценны?
К.Н. Анкудинов:
¬ «Мастера», «Прощание с Политехническим», «Лётное поле» (из «Ночного аэропорта в Нью-Йорке»), «Осень в Сигулде»…
С.М. Лукьянова:
¬ Особо выделю сборник «Витражных дел мастер». Для меня это –законченное архитектурное произведение, в котором можно жить, шедевр – и по текстам, которые в него вошли, и по тому, как он сконструирован. Любимых текстов (и не только поэтических) очень много, трудно выбрать что-то одно. У Вознесенского, почти как у Пушкина, можно найти цитату или стихотворение на любой случай.
Думаю, нам еще только предстоит открыть и по-настоящему осознать значение творчества Андрея Вознесенского для нашей культуры. Мне хотелось бы, чтобы его имя звучало чаще, как и его стихи, – и не только в юбилейный год.
Иллюстрация: coollib.net Арман Сарсенбаев
